Олжас Сулейменов против названия месяца май – мамыр, декабря – желтоксан, кенеса – мажилис

Собрались близкие, друзья, писатели, поэты, все говорили очень хорошие, теплые слова в адрес «великого Олжаса Омаровича».  А он говорил о самом сокровенном. О том, что его тревожит, не дает покоя. Над чем еще надо работать.   Олжас-ага выглядел подуставшим - как он признался, уже два дня не высыпается после дня рождения - но, несмотря на это, пытался шутить. Когда, к примеру, ведущий Мурат Ауэзов сказал, что Олжас Сулейменов – великий человек, гений, на сцену  к микрофону выбежал  Дуйсен Накипов, чтобы тоже сказать хорошие слова в адрес именинника. Олжас Омарович тут же подшутил: «Когда  говорят «гений», на сцену сразу  выходит Дуйсен. Я готов с ним пополам поделиться - ему или великого отдать, или  гения».  При этом все же чувствовалось, что от хвалебных слов в свой адрес «великий, гений» испытывает  неловкость.  «Я   не очень люблю, когда кого-то   сильно хвалят. Но когда самому  приходится это все выслушивать, это  еще тяжелее», - добавил он.   Монолог, с которым мэтр обратился в зал, больше был похож на мысли вслух…     «Касым-Жомарт, мы с тобой майские, а не мамырские» Мы каждый год встречаемся  в этом зале. В мае, а не  в мамыре. Я протестую против  слова «мамыр». Не знаю, когда оно появилось, но мне нравится слово «май». В нем есть и вино - май   по-персидски вино, такое пьянящее. Май это и масло сливочное. Приятно... А «мамыр» это что-то арабское, связанное  с запасом или с ремонтом.  Какие-то наши словотворцы, когда советская власть кончилась,  начали менять или отменять многие слова.   Слово «кенес» тоже отменили, заменили арабским  «мажилис», что означает то же собрание или совет.   У нас слово «кенес» идет из глубин тысячелетий. Кенес - это совет. Нормальное слово. Во всем мире оно звучит,  а мы взяли и заменили его. Заменили «май» на «мамыр». Мамыр-р-р-р-р… Это какой-то   морозный месяц должно быть (смех в зале). Февр-р-р-аль – стужа. Декабрь еще можно называть. Кстати, декабрь – желтоксан (девяносто ветров – Т.Н.). А почему не сексен (80 - Т.Н.), почему не жетпис (70 - Т.Н.), а именно токсан (90 - Т.Н.)? Кому-то понравилось «девяносто ветров».  Псевдо поэзия в этом звучит. Я не знаю, может быть, и великий человек придумал  «желтоксан»,  но это не точно. Самое точное определение декабря сохранилось в карлукском языке, это тюркский язык. Там декабрь    называется «согымай» (месяц согума - Т.Н.). Очень хозяйственно  и точно определяет  и от таких названий отказываться не стоит. В них  история. И    в них история не только хозяйства, но и история этноса, культуры и так далее. Если собрать  все древние тюркские названия месяцев года, то  можно выбрать более народные названия.  А я продолжаю   говорить «май», месяц май. В мае многие хорошие люди родились, в том числе в Казахстане несколько майских ребят. Одному из них я послал поздравительную телеграмму из Парижа. Он тогда был руководителем Сената Казахстана. Но он и сейчас руководитель. Это Касым-Жомарт Токаев. У него 17 мая день рождения.  Я ему послал телеграмму «Касым-Жомарт, мы с тобой майские, а не мамырские» (смех в зале). Он отвечает: «Соглашаюсь с этим», но подписывает: «18 мамыр». Ну, ему положено так писать. Это правильно.   Древнетюркская письменность стала одной из жертв 18 мая я провел здесь традиционный волейбольный турнир. Ветераны наши собираются уже восьмой раз в это день. 10 команд из разных областей было. Из Узбекистана была команда, так что это международный турнир становится.  Команда, в которой я участвую,  заняла призовое второе место. Вечером собрались родственники, друзья и в пять утра я  уже ехал  в аэропорт, оттуда в Астану. Поэтому  на том застолье сильно сдерживал себя.  В Астане тоже 18-го мая отмечали такое событие. Но особое для нас событие - это день тюркской   письменности. Мажилис принял постановление считать этот день днем тюркской   письменности.  А  21 мая будет теперь днем литературы и искусства, и они (праздники – Т.Н.)  недалеко друг от друга стоят, они как бы наши настроения объединяют.   В 10 часов я зашел в самый верхний зал Пирамиды. Я первый раз в этой  части Пирамиды был. Очень хороший зал, круглый стол, много света. Хорошие люди там  собрались - из Азербайджана, Татарии, Турции. Естественно, из Астаны. И все говорили о тюркской письменности. Впервые за многие годы я попал в такую компанию, где поднималась эта тема.  Моя любимая тема, еще со времен шестидесятых, когда я впервые познакомился с руническими знаками и влюбился в них. Надеюсь, под эгидой Тюркской академии все-таки будет поставлена точка в этом разногласии, споре, который не так давно возник. Я хочу, чтобы этот спор о судьбе древнетюркского происхождения, древнетюркского письма разгорелся по-настоящему. Чтобы в него были вовлечены не только тюркологи, но и лингвисты, полиографы из других стран, потому что речь идет о самой  древней письменной системе, которая сохранилась   на земле.  Эта письменная система, прежде всего, сохранила черты самых первых письменностей. Все о них забыли, а они переродились. Где-то в алфавите, где-то другие слоговые письменности, иероглифические. А   тюрки дотащили свой маршрут, обозначили через древний Китай до Монголии, потом до Алтая.  Здесь в это время уже наступила эра новых религий -   ислам, христианство. Они уничтожили  все памятники, все письменности, в том числе персидские,  которые выражали иную религию, иную веру. Древнетюркская письменность стала  одной из   жертв. Очень обидно. Вся Академия наук не стоит  того  камня, который мы уже никогда не найдем    По-моему, в 1970 году мы с Муратом (Ауэзов – Т.Н.) поехали  на Или. Мне ребята наши позвонили и сказали, что там нашли памятник  древнетюркской письменности. А я со сломанным пальцем был,  на волейболе повредил. И вот на костылях я взобрался в газик, и мы проехали сто километров на Или.   Около Баканаса школьники нашли плиту. Разлинованную. И там строки древнетюркского письма. На радостях мы    даже пару бутылок вина  распили на берегу Или. Была целая группа ребят. Подъехал, какой-то грузовик,  загрузили памятник, и увезли. С тех пор мы его не видели. В «Комсомолке»  появилась статья,  что это, наверное, подделка. А дело было… Просто наши ученые не поделили премию. За великое открытие. За это, оказывается, в Академии наук полагается премия. Они услышали, что школьники нашли, прислали грузовик. Замечательно. И  тут же поделили меж собой премию.  Но кого-то не включили, забыли. И тот, обидевшись - тоже доктор наук, недавний, правда -  быстро нашел корреспондента и сказал, что эти знаки рисовались для фильма «Кыз Жибек», а сейчас они выдают это за великое открытие. Вышла статья. Наши академики-ученые поверили и разбили эту плиту. В это время шел ремонт здания академии. Они отдали эту плиту рабочим, они разбили  ее и заложили в фундамент    здания.  Потом, когда мы об этом узнали, я на пленуме Союза писателей сказал, что вся эта академия не стоит   этого камня, который  мы уже никогда не найдем. Это был единственный памятник древнетюркского письма,  который случайно сохранился на территории Казахстана и Средней Азии.    Мы сфотографировали его,  даже копию  сделали, но у нас с историографией сложности, с архивами сложности. Наверняка, это все пропало.  Потом я опять  выступил в «Комсомолке», говорил о качестве нашей исторической науки, которая не может отличить подлинное от поддельного. Я как раз    был редактором фильма «Кыз Жибек», я знал и знаю, что там было, я сам подсказывал и рисовал   знаки, которые должен был вырубить на скале герой фильма.  И он вырубил. И эти знаки есть в фильме. И речь идет совсем не об этой плите, где  сто с чем-то  букв разлиновано. Каждое слово отделено двоеточием. Раньше сплошняком же писали. Нигде такого уже нет.   Наши академики бедные не знали всех этих тонкостей. Они услышали, что  в газете напечатали, что это подделка. Ах, раз так… И вместо того, чтобы защитить наше общекультурное достояние, мировое, я считаю, достояние, потому что тюркские памятники единственные в мире, больше нет таких примеров, они уничтожили его.  …Протографы в Монголии стоят   под открытым небом, не охраняются. Я в восьмидесятые годы специально поехал в Монголию  посмотреть эти памятники. Поразительно, они сохранились. Там и Чингазхан проходил, там все проходили. Никто не тронул. Наша только воинская часть стояла недалеко, в степи больше ничего нет. Ну и кто-то упражнялся в стрельбе.  Хорошо, не из автомата, а из винтовки. Одиночные выстрелы. Иначе бы разрушили. Я пошел к министру культуры Монголии, говорю, давайте  сделаем копию. Вот это спрячьте у себя в запаснике музея, а копию давайте установим. Пусть стреляют  в копию. Но он проявил непонимание.  В 1983 году я был в Америке на конгрессе тюркологов, выступил, сказал про эту ситуацию. Мы написали в ЮНЕСКО коллективное письмо, что надо защитить эти протографы.  Группа турецких ученых с этого конгресса прямиком вылетела в Японию, потребовать, попросить, убедить их, давайте что-нибудь сделаем, но они тоже вернулись ни с чем. Я  в ЮНЕСКО столько лет пытаюсь пробить вопрос о взятии под охрану этих памятников, но в ЮНЕСКО есть такое положение: если бы я имел монгольское гражданство,  то имел бы право защищать эти памятники, потому что они находятся на территории Монголии. Теперь мы  совместно   с монголами пытаемся  подать заявку в ЮНЕСКО с просьбой включить эти памятники в список охраняемых объектов культуры. Может, ЮНЕСКО займется, наконец-то, этим вопросом.  Слава Богу, Тасмагамбетов в 2000 году нашел какие-то деньги, и сделали копию с этого памятника, и установили в  Евразийском университете.  Но это только копии. А оригиналы  приходят в негодность на виду у всего нашего культурного человечества. Торгын Нурсеитова



Источник: ИА «Zakon.kz»