Политолог Тимур КОЗЫРЕВ: Испытание хиджабом – новый экзамен на толерантность?

– Тимур Анатольевич, давайте, наш разговор о религии в Казахстане начнем, как говорится, с информационного повода. Как Вы знаете, Министерство образования намерено запретить ношение хиджаба – религиозной одежды в школах и вузах, и на этот счет уже подготовило специальный законопроект. Надо полагать, что чиновники при этом ссылаются на светский характер нашего государства. Как Вы это расцениваете?

– Ссылка на светский характер казахстанской государственности в данном случае не уместна, ведь конституционные принципы светского государства на законодательном уровне реализуются в различных странах по-разному. Возьмем, если не весь мир, то хотя бы Запад, в частности, французскую и американскую модели. Там такого рода вопросы решаются прямо противоположным образом.

Если во Франции в 2004 году был принят закон, запрещающий ношение в госучреждениях не только хиджаба, но и ЛЮБОЙ другой религиозной символики, то в США, наоборот, разрешается все, что не нарушает права и свободы других граждан. Вот вам два образцовых светских демократических государства, которые один и тот же вопрос решают по-разному. Единого шаблона просто-напросто не существует, поэтому для Казахстана совсем не обязательно подражать именно французской модели, а не американской. Тем более, что это различие имеет исторические корни.

Французская Республика родилась из Великой французской революции, одним из главных направлений которой была борьба против клерикализма, засилия католической церкви. Соединенные Штаты Америки, напротив, были основаны при активном участии религиозных диссидентов, бежавших из Европы от преследований за свои убеждения, поэтому американское общество очень чувствительно к вопросу свободы религии, в том числе ее внешних проявлений. Наше общество вышло из советской «шинели», пережило период государственных гонений на любую форму религии, и потому с исторической точки зрения нам ближе американская модель.

– Но когда речь идет об отношениях религии и государства, у нас больше любят приводить в пример турецкий опыт…

– Да, но в нем есть как позитив, так и негатив. В Турции с 1967 года действует «запрет на платок», и эта мера, мягко говоря, сыграла неоднозначную роль для развития турецкого общества. Данный закон внес большой «вклад» в глубокий ценностный раскол и противостояние, которые до сих пор имеют место в турецком обществе, и преодолеваются очень медленно, с большим трудом. Я сам два года работал в Турции, наблюдал это в конкретном исполнении, и могу засвидетельствовать, что такие практики крайне отрицательно влияют на общество.

Сейчас правящая партия ПСР добивается отмены этого закона. Однако отдельная проблема заключается в том, что символика хиджаба в специфических условиях республиканской Турции приобрела за прошедшие годы целый букет дополнительных социально-политических смыслов, которые в обозримом будущем уже никуда не исчезнут. Возникает вопрос: а нам это надо? Отменить однажды наложенный запрет намного сложнее, чем просто не запрещать, так зачем создавать себе проблему?

– То есть, Вы хотите сказать, что данный законопроект не соответствует казахстанским реалиям и мировой практике?

– Понимаете, есть ряд вопросов, с которыми надо бы определиться. Если, к примеру, чиновники собираются запретить ношение хиджаба в вузах, то делают ли они различие между государственными и частными вузами? Если ссылка делается на светское ГОСУДАРСТВО, то такой законопроект может касаться только государственных учреждений, а частных он касаться не может. Но, насколько мне известно, в законопроекте это различие не учитывается. В той же Турции даже в худшие времена этот запрет действовал только в государственных учебных заведениях, а на частные не распространялся, то есть у верующих мусульманок оставалась хоть какая-то возможность получить высшее образование, не поступаясь своими убеждениями.

Еще один вопрос. У американской и французской моделей, при всей их противоположности, есть одна общая черта – принцип единообразного подхода к однородным явлениям: если разрешать религиозную символику – то любую, и если запрещать – то тоже любую, в том числе нательные кресты христиан, пейсы иудеев и т.п. Но в готовящемся законопроекте, насколько мне известно, речь идет о запрете именно ношения хиджаба и совершения намаза мусульманами. Это будет однозначно воспринято как неприкрытая дискриминация конкретной конфессии.

– Может ли запрет на хиджаб вызвать негативную реакцию в обществе в целом и способствовать разжиганию межконфессиональной розни?

– Он, скорее, может нарушить ту гармонию и относительную бесконфликтность светско-исламских отношений, которые выгодно отличают Казахстан от большей части мусульманского мира, и дают нам много неожиданных возможностей. Надо понимать, что гармоничность светско-исламских отношений в нашей стране – вещь очень хрупкая, она может быть легко разрушена, причем в результате действий как религиозных радикалов, так и представителей госорганов. Этот законопроект, однозначно, контрпродуктивен, он не объединит общество, а, наоборот, разъединит. Это один из тех ошибочных шагов, которые могут сыграть роковую роль. Если законопроект пройдет, то это вызовет жесткий протест со стороны практикующих мусульман, особенно молодежи.

Другая часть общества – убежденные секуляристы, которые поддержат этот законопроект, тоже открытым образом выскажут свое мнение, и тогда, как говорится, тайное станет явным. То есть станет очевидно, что в нашем обществе существуют два «лагеря», занимающие непримиримые позиции по одному из принципиально важных вопросов. Я имею в виду отношение к религии вообще, а вопрос о хиджабе сыграет лишь роль лакмусовой бумажки. Причем это будут два «лагеря» не просто в казахстанском обществе, но внутри государствообразующего казахского народа, и тогда впереди могут замаячить такие «перспективы» внутринационального раскола, что все разговоры про «шала-» и «нағыз-қазақ» покажутся мелочью и детской забавой. Как говорится, Құдай сақтасын! Этого ни в коем случае нельзя допускать.

Лично я давно уже смутно ощущал эту опасность, но предпочитал даже не говорить об этом, как говорится, не будить лихо. Однако появление этого законопроекта меняет ситуацию, и приходится уже проговаривать это вслух.

– Это политический вопрос для Казахстана?

– Пока что это для нас НЕ политический вопрос, но он может стать таковым, о чем я, собственно, только что говорил. Очень хочется верить, что наше государство удержится от повторения чужих ошибок. Потерять то, что имеем, очень легко, но восстановить потом – может оказаться невозможным.

– Однако существует мнение, что такие меры как запрет на хиджаб помогут остановить распространение религиозного экстремизма.

– Вот с этим я категорически не согласен. Для реальной борьбы с религиозным экстремизмом необходимо, в первую очередь, эффективно решать основные социально-экономические проблемы, повышать религиозную грамотность населения – всех, не только мусульман. И в случае откровенных нарушений закона проводить оперативную работу со стороны соответствующих органов. А подавление внешних проявлений религиозности простых граждан даст только обратный результат и примеров тому достаточно, посмотрите на Таджикистан, на Азербайджан. Зачем ставить телегу впереди лошади, если результат известен заранее?

Следует также понимать, что хиджаб в исламской религии – не религиозный символ (символ – это, например, сережки в форме полумесяца), а неотъемлемая часть религиозной практики, такая же, как молитва, пост и ряд других предписаний. По Корану и Сунне отказ от выполнения любого из них однозначно считается грехом, поэтому в данном случае речь идет, ни много ни мало, о принуждении верующих к совершению греховного действия.

Иначе говоря, следует последовательно избегать ситуаций, когда верующие граждане оказываются «загнаны в угол» и поставлены перед выбором: быть хорошим верующим ИЛИ хорошим гражданином. Будучи поставленным в такое положение, любой последовательно верующий любой конфессии неизбежно сделает выбор в пользу первого в ущерб второму. При этом ответственность за ущерб, нанесенный его гражданскому сознанию, объективно ляжет на представителей государства, создавших такую противоестественную ситуацию. А различным экстремистам от религии это только на руку – по принципу «чем хуже, тем лучше».

–- Что Вы можете сказать по поводу ношения хиджаба в школах?

– Я бы хотел честно уклониться от однозначного ответа на этот вопрос, так как он более сложный с прагматической точки зрения, если учесть определенную специфику нашего общества. Здесь мне больше импонирует официальное совместное заявление министерств образования и внутренних дел, сделанное осенью, в котором о вузах не говорилось вообще ничего, а касательно общеобразовательных школ речь шла о том, что это вопрос школьного устава, а не отношений религии с государством. То есть речь шла о стандартном фасоне школьной формы. Хотя, по моему личному мнению, здесь тоже возможна дискуссия и поиск разумных компромиссов. Однако при ЛЮБОМ решении данного вопроса он может и должен оставаться в рамках школьного устава, светское государство сюда приплетать не следует, и никакие специальные законы тут в любом случае не нужны.

– А вообще, что такое хиджаб – стандартная «униформа» для всех мусульманок, или просто одежда, покрывающая тело?

 – Очень хороший вопрос – именно на непонимании сути хиджаба происходит много недоразумений. Хиджаб – не конкретная «униформа» для мусульманок, а всего лишь требование закрывать определенные части тела. А чем и как закрывать – личное дело каждой конкретной верующей женщины. В той же Турции, где много студенток-верующих, некоторые из них одевают не традиционный платок, а что-то вроде старомодного английского капора и, соответственно, длинную одежду, которая позволяет закрывать все те части тела, которые требует закрывать формат хиджаба – и в таком экстравагантном виде их пропускают в здания университетов. В жару подобное одеяние выглядит, по меньшей мере, странно. Однако в таком виде девушек пропускают, а в красивом традиционном платке не пропускают – никакой логики.

Мне однажды пришлось общаться с девушкой – репатрианткой из Ирана, казашкой из образованной семьи, которая жила в Тегеране в ранней молодости. Как-то я спросил ее, чем она увлекалась, когда жила там, и она сказала, что ее хобби были горные лыжи. Как выходец из СССР, я немного удивился: у нас было другое представление о жизни иранских девушек. Однако потом я понял, что горнолыжный костюм полностью соответствует требованиям хиджаба, то есть закрывает все тело, кроме лица и кистей рук. Интересно, если студентка войдет в аудиторию в горнолыжном костюме, пустят ее или нет? Будет ли это расценено как ношение религиозной одежды?

Хочется добавить, что многие путают хиджаб с паранджой, но это разные вещи. Паранджа – традиционная одежда узбечек и таджичек в прошлом, хотя кое-где сохранилась до сих пор. Она представляет собой халат, накидываемый на голову, с длинными ложными рукавами и с закрывающей лицо волосяной сеткой – чачваном. Традиция ношения паранджи женским населением Мавераннахра уходит своими корнями в доисламскую древность. Паранджа соответствует требованиям хиджаба и даже никаба, но не является синонимом, ни того, ни другого.

– Как бы Вы прокомментировали ссылки на то, что казашки никогда не носили хиджаб? В частности, этот аргумент нередко используется сторонниками законодательного запрета на хиджаб в учебных заведениях.

– Казашки никогда не носили паранджу – это факт. Что касается хиджаба, то здесь нельзя судить столь прямолинейно. Да, в традиционном казахском обществе требования хиджаба не соблюдались так строго, как у оседлых мусульманских народов. Посудите сами: была ли возможность скрупулезно соблюдать все предписания религии, когда в любой момент могла возникнуть необходимость собрать аул в течение часа и откочевать, покуда не нагрянули враги? Тем не менее, казахские девушки до замужества носили одежду, не закрывавшую полностью волосы и шею, но при этом полностью закрывавшую руки до кистей, ноги до ступней, а также спину, грудь, живот и плечи. На голову они одевали саукеле, воротник и монисты по бокам саукеле практически закрывали шею.

Замужние женщины открывали только шею, если платок (жаулық) завязывался сзади, но он мог быть завязан и спереди. А в северных, центральных и восточных районах Казахстана нередко носили кимешек – одежду, полностью соответствующую классическим требованиям того же хиджаба. К слову, кимешек только в советское время стал одеждой пожилых женщин, в прошлом такого ограничения по возрасту не было. Иначе говоря, хиджаб, в точном значении этого термина, издавна был частью

казахской культуры. В качестве наглядной иллюстрации можно посмотреть картины Абильхана Кастеева. Этот казахский советский художник никогда не был певцом шариата, но у него много точных, правдивых зарисовок старого казахского быта.

Поскольку традиционная казахская одежда в значительной степени вышла из употребления, особенно в городе, то в последние годы практикующие мусульманки в Казахстане чаще всего закрывают голову и шею платком на турецкий манер, а также остальную часть тела длинной одеждой различного свободного покроя. У некоторых это вызывает недовольство, однако, на мой взгляд, хиджабы нетрадиционного покроя – это лишь одно из проявлений глобализации, которую ошибочно отождествлять исключительно с западными влияниями. В конце концов, пиджак и галстук казахи тоже не носили в XVIII веке, как впрочем, и русские.

Словом, такого рода «национал-патриотические» аргументы против хиджаба наносят двойной вред – настраивают светскую часть казахского общества против традиционной религии своих предков, а верующих мусульман-казахов – против родной культуры. А это, опять же, работает на раскол нации.

– По законопроекту, о котором мы с Вами сейчас говорим, планируется запретить совершение намаза в школах и вузах, якобы это мешает учебному процессу. Это весомый аргумент?

– Лично мне кажется, что ничего страшного в совершении намаза нет. Довод, что это якобы мешает учебному процессу, по большому счету, надуманный и проистекает от элементарного незнания. Дело в том, что время мусульманской молитвы привязано к суточному циклу, и на каждый из пяти обязательных намазов выпадает довольно длинный промежуток времени – от полутора до нескольких часов, особенно в весенне-летний период. Поэтому нанесения вреда учебному процессу очень легко избежать, тем более, что само совершение намаза занимает всего лишь несколько минут.

Если кому-то не нравится вывеска «Намазхана», то ее может и не быть, пусть это будет, скажем, «Рекреационная комната», где единственное условие – чистота и тишина, где каждый желающий может спокойно посидеть в кресле, сыграть партию в шахматы, или совершить молитву и не только мусульманскую. Это я экспромтом, в ходе беседы, «родил» такую идею, а вообще возможны различные решения. Главное, чтобы этот вопрос оставался сугубо техническим, и не превращался в политическую проблему на ровном месте. А именно это произойдет в случае принятия законопроекта – точно так же, как в случае с хиджабом.

– Один из наших читателей предлагает такой выход – открывать школы, медресе и университеты специально для религиозных людей, куда они могли бы ходить в соответствующей одежде, проводить религиозные обряды и молитвы. Это возможно?

– Это утопия! Ни к чему хорошему такая сегрегация не приведет. Задача светского государства состоит в том, чтобы верующие разных конфессий, неверующие, агностики и другие чувствовали себя одинаково комфортно, чтобы все они могли вести свой образ жизни, при этом, не мешая друг другу. А для этого нужна адекватная государственная политика плюс общая культура толерантности в обществе. Она у нас, к счастью, имеется. К слову, толерантность в отношениях между верующими и неверующими может в будущем оказаться более актуальной проблемой для нас, чем собственно межрелигиозная терпимость. Если хотите, испытание хиджабом - это очередной экзамен на толерантность нашего общества, и мы должны его выдержать.

– Как Вы думаете, какой вариант развития ситуации в религиозной сфере сегодня самый опасный?

– Наиболее опасным сценарием может стать превращение ислама в «религию низов», когда социальные разломы совпадут с идеологическими, мировоззренческими различиями. На фоне довольно серьезного социального расслоения, которое существует в нашем обществе, такой вариант нельзя исключать. Тревожная ситуация складывается сейчас особенно в западном регионе. Для предотвращения этого сценария необходимо как эффективное решение социально-экономических вопросов, так и обретение казахстанской уммой полной социальной структуры. В качестве одного из главных шагов в этом направлении весьма желательно постепенное создание в Казахстане прослойки мусульманских интеллектуалов, сочетающих исламскую и светскую образованность, способных на равных дискутировать с религиозными экстремистами и побеждать в этих дискуссиях.

Первым шагом в этом могло бы стать официальное признание в системе образования специальности «Теология (исламская)» со своим собственным шифром в классификаторе, а также открытие в порядке эксперимента хотя бы одного теологического факультета в каком-либо из ведущих вузов. При этом желательно опираться на методологический и административный опыт теологических факультетов стран дальнего зарубежья, как мусульманских, так и западных. Данная мера также может быть приурочена к вступлению Казахстана в должность председателя Организации Исламской Конференции (ОИК) в этом году. Насколько мне известно, государственная лицензия для открытия специальности «Теология» уже выдана, нерешенным пока остается финансовый вопрос, но прежде всего – экономика и «социалка». Без этого все остальные меры не помогут. А войне против хиджаба надо сказать однозначное «нет».

– Казахстан – поликонфессиональное государство, тем не менее, не все позитивно относятся, например, к обращению казахской молодежи в нетрадиционные для нашего народа религии. Другие, наоборот, отстаивают полное право свободного индивида на выбор…

– Вы, наверное, хотите спросить, как соотносятся права индивидуума и государственные интересы в этой сфере? Позвольте привести простой пример для аналогии. Если молодой человек подает на ПМЖ в Канаду – это его право? Да, безусловно. А если тысячи молодых людей в год сделают такой выбор – это тоже их право? Разумеется. Но в таком случае государство уже должно бить тревогу и принимать меры. Разумеется, не запрещать выезд, а сделать так, чтобы молодежи расхотелось уезжать из своей страны.

– Причем здесь религия?

– Видите ли… В последнее время среди кыргызских протестантов стремительно распространяется идея, согласно которой кыргызский народ происходит от одного из потерянных колен Израилевых. Причем находятся всевозможные «исторические обоснования». Здесь можно было бы посмеяться, но ведь, по сути, у нас на глазах формируется альтернативный нарратив национальной истории кыргызов. То есть зачаток альтернативного национального самосознания – ни больше, ни меньше. Когда число людей, принявших нетрадиционную религию, превышает некую критическую массу, начинаются процессы, выходящие далеко за рамки собственно религиозных проблем. Разве может государство оставаться равнодушным к этому, не говоря уже о том, что некоторые секты наносят вполне реальный вред гражданам, их здоровью, имуществу, социальным связям.

– Может ли государство остановить распространение сект и религиозного экстремизма? Какие меры в этом плане должны быть первоочередными?

– Помимо административно-репрессивных мер, необходимых в случае конкретных противозаконных действий со стороны отдельных лиц или групп, основным методом борьбы с религиозным экстремизмом должен быть метод «вытеснения с рынка». Это значит отвлечение основной потенциальной аудитории от религиозных экстремистов и нетрадиционных сектантов. Есть нерешенные вопросы в области законодательства, но на этом я хотел бы остановиться отдельно. Есть проблемы социального неравенства, а также повышения религиозной грамотности населения, об этом мы с вами уже говорили.

Помимо всего прочего, я считаю, что государству следует с большим вниманием и изначальной установкой на поддержку отнестись к процессу формирования мусульманского сектора гражданского общества – мусульманских НПО, СМИ, благотворительных организаций и так далее, кроме политических партий, создание которых по конфессиональному признаку является неконституционным. Данный процесс сам по себе должен рассматриваться как позитивный фактор, как альтернатива вовлечению верующей молодежи в антигосударственную деятельность различными радикальными организациями.

Да и помимо религии, у молодежи должна быть возможность с пользой проводить свой досуг, заниматься саморазвитием. Помните многочисленные спортивные секции, которые существовали в советское время? Это следует восстанавливать на государственном уровне.

– Кстати, о политических партиях. Как Вы относитесь к идее, что Казахстану в будущем понадобятся религиозные политические партии, ведь они тоже являются частью гражданского общества.

– Не хочу заглядывать в далекое будущее, но в настоящий момент лично я не хотел бы появления религиозных политических партий. Помимо прочих соображений, откровенно говоря, я боюсь, что у нас это может превратиться в большой фарс, от которого авторитет религии в обществе только пострадает, а из реальных проблем ни одна не будет в итоге решена.

– Часто можно слышать, что ислам – самая политизированная религия. Это так?

– На эту тему существует много спекуляций. Для нас, казахстанцев, актуально следующее. В исламе сильнее, чем в какой-либо другой религии, выражен мотив социальной справедливости, этот объективный факт может подтвердить любой религиовед. Так, исламская доктрина предусматривает обязанность материально состоятельных членов уммы регулярно делиться частью своего богатства с нуждающимися членами мусульманского общества (зекет). Таким образом, в любом государстве с преобладающим мусульманским населением несправедливое распределение материальных благ может послужить мощным катализатором политизации религиозного сознания.

Кроме того, одним из наитягчайших грехов в исламе считается нечестная нажива за счет других людей. Также тяжким грехом считается исраф – расточительное расходование тех или иных благ, а также то, что в современной социологии называют демонстративным потреблением. Наконец, в исламе существует детально разработанная теологами доктрина о «повелении одобряемого и запрещении осуждаемого», которую часто называют шестым столпом ислама наряду с пятью основными обязанностями верующих мусульман. В приложении к публичной сфере жизни общества это может быть отчасти соотнесено с современным понятием об активной гражданской позиции.

Как видим, исламская доктрина налагает на верующих вполне определенные обязанности не только перед Богом, но и перед обществом. А это означает, что, по сравнению с верующими других конфессий, именно мусульмане более объективно предрасположены к тем или иным формам социальной активности, она вполне может быть конструктивной и созидательной. Очень многое зависит от правильной политики государства, которая должна канализировать такую активность верующих, особенно молодежи, направлять ее в конструктивное русло.

– В последнее время все чаще стали говорить о «просвещенном исламе». Что это за понятие, насколько оно корректно и чем, собственно, отличается «просвещенный» ислам от «непросвещенного»?

 – Вопрос гиперделикатный, но я все же постараюсь ответить. Как говорил великий Абу Наср аль-Фараби, образование без нравственности – катастрофа для общества. Слегка перефразируя, можно сказать, что в условиях современного мира религиозность без просвещения, без знаний становится небезопасным явлением в том смысле, что религия, оторванная от знания, очень легко поддается манипулированию со стороны различных недобрых сил, и порой направляется на разрушение вместо созидания. Примеры всем известны.

На мой взгляд, «просвещенный» ислам от «непросвещенного» отличается одним – человеческим фактором. Например, чем обусловлено различие между афганскими талибами и той же турецкой ПСР? В том числе и тем, что костяк движения «Талибан» составили люди, с детства травмированные войной, не получившие полноценного образования, выросшие в условиях перманентной схватки не на жизнь, а на смерть. Напротив, ПСР создали люди образованные, сформировавшиеся в более или менее цивилизованном социуме – вот вам и различие, хотя и те и другие – мусульмане-сунниты.

Ислам афганского дехканина и ислам стамбульского профессора – не одно и то же, несмотря на полное единство догматов веры, и всех базовых предписаний, потому что на их мировоззрение и поведение неизбежно наложит свой отпечаток огромное различие в уровне кругозора, жизненном опыте и так далее. Поэтому, считаю, в правильной интерпретации «просвещенный ислам» – значит «ислам плюс общее просвещение», не более того.

– Наверное, есть и другие трактовки? Некоторые верующие, к примеру, тяжело воспринимают подобные идеи, так как видят в них намек на какие-то недозволенные религией новшества или сомнительно пахнущие компромиссы.

– Конечно, при правильном понимании ислам должен оставаться самим собой, речь не идет о каком-то «новом мазхабе», просто духовное развитие должно идти рука об руку с развитием интеллектуальным, с образованием. Рост религиозности казахстанцев, в том числе мусульман – объективная реальность. Но, помимо адекватной политики собственно в религиозной сфере, мы обязаны сохранить тот интеллектуальный и образовательный потенциал, который унаследовали от Советского Союза, и тогда Казахстан получит на выходе тот самый просвещенный ислам, в котором наше общество остро нуждается.

– А как Вы относитесь к «тенгрианским» версиям националистического дискурса? В последнее время это тоже становится модным, среди представителей современной казахской интеллектуальной элиты можно заметить настороженное отношение к религии в целом и к исламу в особенности. С чем это связано?

– Отчасти это связано с неизжитыми по сей день издержками советского атеистического воспитания, отчасти с той дискредитацией, которой ислам подвергается на международной арене. В связи с этим в общественном дискурсе периодически происходят в том числе «вбросы» неоязыческих идей вплоть до проповеди возврата к тенгрианству. Нередко предметом спекуляций оказывается тот факт, что в целом казахи, как минимум, до XIX века были значительно менее религиозны, чем ряд других тюрко-мусульманских народов, таких как узбеки, татары, уйгуры, турки, азербайджанцы, и в казахской культуре весьма сильны были пережитки доисламских верований. Само по себе это утверждение верно, однако простая констатация этого «медицинского» факта отнюдь не равносильна утверждению, что исламский компонент казахской идентичности не играет принципиально важной роли в наше время. Лично я убежден, что такие неоязыческие течения не имеют будущего. Все-таки столицей Казахского ханства был Туркестан, и одно это стоит многого.

– Буквально недавно некоторая часть общества была взбудоражена вопросом богослужений на казахском языке в православной церкви. Следует ли это понимать, как попытку обращения казахов в православие, и как воспринята эта идея казахским большинством?

– Этот вопрос я бы разделил на три. Если речь идет о преподавании казахского языка православным священникам, то здесь трудно что-либо возразить. Священнослужители любой конфессии – такие же граждане нашей страны, как и все остальные, а потому обязаны знать либо изучать государственный язык. Однако проблему богослужений на казахском языке в православных храмах лично я считаю надуманной. Да, у нас есть некоторое количество этнических казахов, исповедующих православие, но у нас гораздо больше православных украинцев, белорусов, греков… Давайте тогда на всех соответствующих языках проводить богослужение, ведь у нас представители всех этносов равны по закону. Идея православных богослужений на казахском языке, вне зависимости от субъективных намерений ее авторов, воспринимается и будет восприниматься казахским большинством как попытка прозелитизма, тем более, что прецеденты уже имели место в XIX веке, и этот фактор надо учитывать.

Судя по некоторым публикациям, отдельные представители Русской православной церкви в Казахстане действительно не прочь заняться религиозной проповедью в казахской среде. Озвучивалась даже точка зрения, что православной церкви следует перенимать гибкую тактику протестантских миссионеров, чтобы успешнее обращать казахов в православие. Боюсь, авторы таких «проектов» не понимают в полной мере, с каким огнем они играют. Если только вообразить, что такая политика будет активно проводиться, это создаст благодатнейшую почву для антирусской и антироссийской мобилизации, причем на базе религии ислама, чего до сих пор ни разу не было в новейшей истории Казахстана. Тогда станут возможными самые причудливые политические альянсы и самые разрушительные сценарии. Пусть эти горе-миссионеры подумают о своих этнических соплеменниках, русских казахстанцах, как они их «подставляют»! Но я уверен, что подобного рода авантюристические идеи не имеют ничего общего с официальной позицией руководства РПЦ.

– Тимур Анатольевич, можете спрогнозировать, какое значение будет иметь для Казахстана председательствование в Организации Исламской Конференции в этом году?

– Я полностью согласен с мнением своего коллеги Айдоса Сарыма, что председательство Казахстана в ОИК мы должны использовать, прежде всего, для решения своих собственных внутренних проблем, а также с мнением Нурлана Еримбетова, что председательство в ОИК – это намного более серьезная и ответственная задача для Казахстана, чем ОБСЕ. Здесь на первом месте будет не имиджевая составляющая, а практические, жизненно важные для нашей страны вопросы. Прежде всего, это означает, что мы должны выработать свою модель взаимоотношений религии с государством.

– И последний вопрос: как Вы оцениваете качество действующего в Казахстане закона о свободе вероисповедания и религиозных объединениях?

– В вопросе конфессиональной политики наше законодательство является одним из наиболее либеральных в мире. В условиях современного Казахстана это порой порождает неожиданные эффекты, такие, как бесконтрольное проникновение на казахстанский «религиозный рынок» миссионеров иных конфессий, а также радикальных течений, выступающих от имени ислама. К примеру, статья 4 этого закона содержит формулировку, согласно которой «никакая религия или религиозные объединения не пользуются никакими преимуществами по отношению к другим». Там же сказано, что государство не финансирует религиозные объединения. В условиях Казахстана такие формулировки «связывают руки» государству, лишая его какой-либо свободы действий по поддержке традиционных конфессий большинства населения, проигрывающих конкуренцию различным религиозным объединениям, активно финансируемым из-за рубежа.

Для сравнения следует внимательно изучить, например, Федеральный Закон России «О свободе совести и о религиозных объединениях», где глава I, статья 4, пункт 1 гласит: «никакая религия не может устанавливаться в качестве государственной или обязательной», но не более того. А пункт 3 той же статьи добавляет: «Государство регулирует предоставление религиозным организациям налоговых и иных льгот, оказывает финансовую, материальную и иную помощь религиозным организациям в реставрации, содержании и охране зданий и объектов, являющихся памятниками истории и культуры, а также в обеспечении преподавания общеобразовательных дисциплин в образовательных учреждениях, созданных религиозными организациями в соответствии с законодательством Российской Федерации об образовании».

Очевидно, что такая постановка вопроса в большей степени отвечает национальным интересам государства. Казахстанский закон о свободе вероисповедания и религиозных объединениях нуждается в серьезной доработке. Заранее предвидя возражения, хочу особо подчеркнуть, что речь идет о поправках на законодательном уровне, а НЕ на конституционном.

– Но ведь к этому закону пытались внести поправки еще в феврале 2009 года, однако они были отклонены.

– Эти поправки были плохи, так как в основном предполагали запретительно-ограничительные меры, и не давали государству большей свободы действий. Если бы закон был принят в таком виде, то на первых порах он бы осложнил жизнь различного рода миссионерам, и впоследствии больно ударил по развитию гражданского общества в Казахстане, в том числе по мусульманским общественным организациям, о степени «традиционности» которых стал бы судить неизвестно кто и по каким критериям, особенно в нашем религиозно неискушенном обществе, где «ваххабитом» могут в шутку (пока что) назвать любого, кто держит оразу. Поэтому считаю, что этот законопроект был отклонен вполне заслуженно. Поправки в законодательство нам нужны, но они должны быть совсем другого характера.

Торгын НУРСЕИТОВА,

Nurseitova@mail.ru

Nurseitova@zakon.kz