Наши ученые по-прежнему не свободны в своей работе - профессор В. Тейфель

ЛИТЕР-Неделя: Неужели чиновники не понимают, что своим постоянным вмешательством они наносят вред нашим ученым, отрывают их от дела,  мешают двигаться вперед, открывать неоткрытое, как в теории, так и в практике, и быть полезными  стране?

В.Т.: Увы, наши ученые по-прежнему не свободны в своей работе и постоянно находятся в зависимости от поступающих сверху чиновничьих команд. Что же касается нынешней системы планирования и отчетности в науке, она разработана не учеными, занятыми научными исследованиями, а людьми, оправдывающими этим свое существование за счет средств, выделяемых государством на развитие науки. Получается так, что все, кому не лень в министерстве и в так называемых «уполномоченных учреждениях», требуют от науки бумажных отчетов во все возрастающем количестве и объеме.  Теперь уже их  можно принимать «на вес». Я смотрю у себя в архиве: в 70-е годы годовой отчет всего института составлял около 30 страниц, напечатанных на машинке. В 2006 году уже отчет по одной теме занимал около 40 компьютерных страниц. Это еще ничего, но вот в последнее время годовой отчет по одному лишь проекту составляет уже более сотни страниц!  При этом  надо распечатать его в семи экземплярах. Печально также, что, составляя требования к оформлению документации – проектов, календарных планов, чиновники никак не учитывают ни того, что наука – это самоорганизующаяся система, ни того, что разные направления науки обладают своей и весьма разной спецификой как в методах работы, так и в режимах и сроках ее выполнения, необходимых для  получения серьезных результатов.

ЛИТЕР-Неделя: А может, правы дяди и тети из министерства, когда подгоняют сроки сдачи научных отчетов к «красным числам» календаря, как это было при коммунистах. Наверное,  они так хотят и сами работать?

В.Т.: Нет, о «красных числах» пока речи не идет, просто формальные требования чиновников преобладают над разумной постановкой дела. Вы знаете, даже сейчас вполне современно звучит  высказывание первого директора Службы берегового надзора США Г. Ф. Хасслера, сделанное  более 150 лет назад  в 1842 году. Он  был чиновником, а не ученым, но высказал поразительную мысль о том, что «ученый имеет право на выбор направления и цели исследования, так как открытие нового знания несовместимо с жесткими нормами и формами научной мысли и экспериментирования. Помощь ученым должна оказываться на долгосрочной основе, без ограничения во времени, ибо ученые не в состоянии приспосабливать исследования к произвольным календарным срокам бюджета».

Действительно, невозможно  регламентировать научные исследования на разных отрезках времени, требовать и заставлять ученых исполнять работу строго по представленным квартальным и месячным планам, причем  с заранее расписанными «ожидаемыми результатами». Чиновники все время путают  науку с производством, а это, как говорится, «две большие  разницы»!   Да, на производстве все идет по плану. Иначе и быть не может. Заказчик определяет необходимое количество, скажем, валов и равное количество подшипников к ним. Производственник делает заказанное число валов и подшипников, но не меньше и не больше, а столько, сколько необходимо.  В производстве все рабочие процессы взаимосвязаны. Какой смысл изготавливать больше деталей, если в определенный период времени в них никто не нуждается? Поэтому работа на конвейере  строго разбита по этапам и по времени. Научная же деятельность – не конвейер. Почему-то чиновники все время стремятся превратить научных работников в ремесленников: запланировал изготовить столько-то горшков – изволь представить их в срок. Любое научное исследование – это уникальный творческий процесс с далеко не всегда прогнозируемыми и достигаемыми результатами. И ценность исследования чаще всего скрыта в  неожиданном результате! Чтобы добиться его, ученый бывает просто вынужден и обязан в какой-то момент отойти  от принятой ранее программы, уделяя гораздо большее времени возникшим новым деталям исследования, поискам ошибок и проверке новых данных. От нас же требуют заранее распределить по времени на три года вперед и помесячно решение той или иной исследовательской задачи, причем и отчитываться строго по такому календарному плану. Не так уж давно ретивость некоторых чиновников от науки доходила до требования от ученых понедельных планов и уж совсем смешного –  представления сетевых графиков работы!

ЛИТЕР-Неделя: Все это действительно странно. Когда научная работа (кроме некоторых отраслевых научных планов) ведется по сетевому графику, уж тут, извините, происходит какое-то оболванивание самой науки. Как же так?

В.Т.: Да, конечно, никто в науке по сетевому графику не работает, но было крайне неприятно видеть, как седовласые академики подносили и показывали эти графики некоему восседавшему перед ними хамоватому чиновнику. Это было настолько унизительное зрелище, что забыть его трудно.   Еще раз повторю, что настоящее научное исследование не может быть разбито на месячные этапы и регламентировано жесткими ка-лендарными сроками. Кстати, во времена незабвенного Каныша Сатпаева, возглавлявшего Академию наук КазССР,  институты представляли только общие планы научных исследований на 5 лет с указанием тем исследований, утвержденных ученым советом, с приложением краткой пояснительной записки. А, как помним, наука нашей республики тогда котировалась достаточно высоко. Когда же началась чехарда со всевозможными административными реформами в науке, когда стали закрываться, сокращаться или приватизироваться академические научно-исследовательские  институты, когда пошла «утечка мозгов», вот тут-то началась и деградация нашей науки. Увы, она продолжается и сейчас. К сожалению, принятый год назад новый закон «о науке» не улучшил ситуацию, а скорее усугубил  то сложное положение, в котором оказалась наука. Но об этом нужен отдельный разговор…

ЛИТЕР-Неделя: Следовательно, ученые по-прежнему   находятся под давлением вышестоящих инстанций, которые вместо физической и материальной поддержки тормозят их работу бессмысленной бумажной волокитой?

В.Т.:  В законе «о науке» четко записано, что ученым гарантируется свобода научного творчества. Сложные эксперименты, наблюдения, исследования требуют долгих лет работы. Для чего тогда устанавливать по чьему-то недоразумению трехлетние сроки проектов и грантов на них? В  астрономии, например, наибольшую ценность имеют не случайные разрозненные наблюдения, а регулярные и длительные ряды наблюдений, по которым можно проследить эволюцию небесных тел, выявить многолетние закономерности происходящих на них изменений и связи с другими процессами в космосе. Вот тогда и появляются возможности получить интересный результат или даже совершить открытие.

ЛИТЕР-Неделя: А если проигнорировать сроки отчетности, превращающие ученых в стойких оловянных солдатиков?

В.Т.: Упаси Боже, если представленное вами в отчете будет отличаться по сроку и содержанию в указанном календарном плане. Тут ваша законом данная свобода творчества будет ограничена печально известным предупреждением: «Шаг вправо, шаг влево – стреляем на поражение!…» Главное, что интересует чиновников, это не результаты, а что работы данного месяца выполнены в соответствии с планом. Наши зарубежные  коллеги  тоже составляют планы исследований, но никто не требует у них скрупулезного следования этому плану в процессе работы. Важно, чтобы был получен интересный или важный  результат,  и по нему, а не по исполнению плана, оценивается труд ученого.

ЛИТЕР-Неделя: Коллизии тут неизбежны, а потому вопросов к Министерству науки множество… и, спросить хочется, эти вопросы не только  родному министерству?

В.Т.:  Да, собственно, некоторые вопросы больше обращены к Министерству финансов. С какой благой целью финансирование научно-исследовательских институтов осуществляется помесячно, а не на полгода или даже на год вперед? Получается самая откровенная поденщина. Отработал месяц, отчитался  – получи свое жалованье. Главное же, что при этом невозможно закупать относительно дорогое оборудование. Что говорить, даже канцтовары получить – проблема. Столь же нелепо и требование представлять  отчеты не после завершения запланированного срока, а гораздо раньше. Разве это не очковтирательство,  к которому толкают ученых?  Так, годовой отчет требуют уже в октябре, иначе не будет открыто финансирование в следующем году.  Аналогичная нелепость происходит с месячными и квартальными отчетами.  В четвертом квартале 2007 года  неожиданно было прекращено финансирование нескольких институтов по космической программе, несмотря на отсутствие каких-либо претензий к ним по выполнению плановых работ. Зато отчет за тот же период с научных работников все же потребовали!

ЛИТЕР-Неделя: Известно, что казахстанские ученые давненько не получают научного оборудования, молча работают на приборах еще советских времен. Когда слышишь, мол, в отдельном НИИ для ученых установили купленный за рубежом новенький исследовательский аппарат,  просто диву даешься и радуешься вместе с ними. Однако это лишь отдельные моменты улучшения труда научных коллективов. На самом деле наша казахстанская научная буренка пасется на худосочных нивах…

В.Т.: Крохоборская система финансирования не позволяет своевременно приобретать не только дорогостоящее оборудование, но и самую элементарную, необходимую оргтехнику и материалы. Уже в этом явно выражено неуважение и пренебрежительное отношение к научному труду. На Западе в научных институтах заявки на материалы и оборудование выполняются за считаные дни, а мы только продолжаем «осваивать» то, что давно пора сдавать на металлолом. Чтобы получить современный прибор, надо загодя подать заявку, сопроводить ее прайс-листами, объяснением, по-чему нужен именно этот прибор, а не другой, более дешевый, а потому некачественный. На этом обычно все дело и кончается. На следующий год снова составляются заявки и так без конца – уже почти десяток лет. Похоже, что и дальше сценарии не изменятся, поскольку на фундаментальные исследования  2012 года предусмотрено менее 10 процентов от тех 42 млрд тенге (не долларов!), что государство выделяет на науку. Куда же пойдет все остальное?

ЛИТЕР-Неделя: В обществе сейчас, судя, например, по комментариям в Интернете, создается негативное отношение к ученым, к науке. С чем это может быть связано?

В.Т.: По моему мнению,  существует одно объяснение – раздутое, откровенное проявление недоверия к науке или надуманная «презумпция недоверия» к ученым со стороны тех, кто «управляет наукой». Много ли, например, мы слышали чего-либо уважительного по отношению к ученым в высказываниях министра образования и науки, кроме угрозы закрывать институты, они не получившие грантов. Нам часто говорят о том, что, дескать, это недоверие возникло потому, что не пойманные за руку лица приобретали далеко не честным путем кандидатские и докторские звания и степени. Но это  лица, далекие от науки, как правило, они не работают в научных учреждениях, а чаще преуспевают на административном поприще.

Я уверен, что презумпция недоверия к ученым культивируется вышестоящими чиновниками, теми, кто о других, видимо, судит по себе – если он может украсть или обмануть, значит и все эти «яйцеголовые» такие же, как и он. Никого из чиновников не интересуют ваши научные результаты, никого из них не заботит, обеспечены ли вы необходимым современным оборудованием, которого не получаете уже многие годы. Казалось бы, именно это должно быть главным в деятельности всех инстанций или надстроек над научными учреждениями – материальное обеспечение науки на уровне, соответствующем мировому, а не всевозможные административные ухищрения, только мешающие работе.

Сами чиновники не в состоянии оценивать научные исследования, хотя бы по общим признакам. Потому с ученых всегда требуют обязательных рецензий даже на промежуточные отчеты, причем от внешних, а не от институтских коллег по месту работы. Рецензентам же совершенно не интересно читать  стостраничные трактаты и тратить на это свое рабочее и личное время.  Не секрет, что  заготовки рецензий пишутся самими авторами отчетов. Ну и кого мы этим обманываем?  Зачем вся эта канитель? Итоговый отчет действительно должен получить какую-то оценку, но и он должен быть достаточно кратким, чтобы хоть кто-то мог прочитать его полностью.

ЛИТЕР-Неделя:  А как же справляются с отчетами зарубежные ученые, если у них чиновники, не дай Бог, такие же бумагомараки, как и у нас. Или там все иначе, и не поэтому ли зарубежная наука так далеко опередила нашу науку?

В.Т.: Как показал опрос ученых, работающих в дальнем зарубежье, они вообще не пишут пухлых манускриптов, в худшем случае специалисты отчитываются  по итогам за несколько лет на 2-3 страничках. Естественно, что при этом у них появляется гораздо больше времени на подготовку и написание научных статей, а отчет и статья – это далеко не одно и то же. Ведь для самих ученых ценны публикации, а для чиновников там достаточно информации о выполнении работы. Я часто привожу пример, когда по долгосрочному гранту Международного научного фонда от нас  затребовали заявку на 9 страниц, а отчет – не более  полутора страниц. Иностранцы уважают свое и чужое время, и в этом-то как раз стоило бы им подражать, а не исполнять слепо то, без чего мы обойдемся. Но мы привыкли выполнять указы сверху, хотя совершенно очевидно, что все эти нелепые требования, вплоть до совершенно шизофренических форм составления библиографических ссылок, являются  вольными, но далеко не безвредными,  упражнениями многочисленных чиновников, пожирающих немалую толику из средств, что выделяются государством на научные исследования.

ЛИТЕР-Неделя: Эту неэкономическую пирамидку удержать на плечах трудно. Ее проще опрокинуть. Впрочем, я не ученый и не мне за ученых решать, как цивилизованно решить наболевшие вопросы. А что о надстройках записано в законе «о науке»?

В.Т.: В законе «о науке» перечисляются все эти инстанции, но даже близко нет указания,  что такое научно-исследовательский институт и его ученый совет. Наука делается специалистами, сосредоточенными в НИИ, а не чиновниками вышестоящих надстроек. Следовательно, творчество ученых, их повседневный труд кормит и эти надстройки, а не наоборот, как, видимо, полагают чиновники. Научный сотрудник сейчас более бесправен, чем уборщица. Она работает, причем бессрочно, за счет базового финансирования, а научный работник сидит на годичном контракте  и то, если получил грант на три года. Наша действительность такова, в отличие от дальнего зарубежья, что менять место работы, выискивая гранты в разных организациях и ведомствах, наш научный работник не имеет возможности. Так может пора действительно, а не декларативно, предоставить ученым реальный «высокий статус». И не мешало бы уважительно доверить им самим, в рамках собственных лабораторий и собственных ученых советов решать вопросы их научной деятельности, без постоянных помех от малокомпетентных в науке «надсмотрщиков».

ЛИТЕР-Неделя: Ваше отношение к зарубежным грантам   для развития казахстанской науки, насколько они целесообразны?

В.Т.: Зарубежные гранты были ценны в начале 90-х годов, когда государство резко снизило планку финансирования науки. Сейчас идти с протянутой рукой к зарубежным коллегам просто неприлично, как, в общем, неприлично и непатриотично обращаться к зарубежным «экспертам» за рецензированием наших проектов или за обучением, как составлять заявки на них. Хотелось бы  общаться с зарубежными коллегами, сотрудничать с ними на равных, имея, как и они, современное оборудование и все необходимое для работы на мировом уровне. Для ученых сотрудничество гораздо важнее, чем конкуренция. Посмотрите на зарубежные публикации – там почти у каждой статьи десятки авторов, работающих в разных организациях и даже в разных странах.

Пора вообще отказаться от тяжеловесной конкурсно-грантовой системы финансирования научных исследований, заимствованной, но с неудачными переделками, у капиталистического Запада. Ведь еще лет пять назад уже высказывались вполне обоснованные сомнения в ее целесообразности. Почему бы не вернуться к обычным пятилетним планам научных исследований, разработанным и утвержденным учеными советами научных учреждений. В сущности НИИ при этом будут проводить те же исследования, что и представляемые в виде заявок на гранты, и расходы на них будут те же. Конечно, все равно руководители проектов, как и сейчас, не смогут реально распоряжаться выделенными средствами по своему усмотрению, исходя из интересов дела. Но суеты и бумажной волокиты и по сути бесполезной траты времени на нее будет гораздо меньше.  Если проанализировать конкурсные заявки, то видно, что подавляющее большинство предложений вполне соответствует требованиям актуальности, новизны и прочим категориям, предусмотренным по формам заявок. Значит, наша наука пока еще способна обеспечить интеллектуальный потенциал страны. Так стоит ли городить весь этот грантовый огород из-за нескольких проектов, не совсем соответствующих всем требованиям. Даже если и их оставить для выполнения, бюджет государства ничуть не пострадает, особенно на фоне тех миллиардов, которые просто разворовываются или пускаются на ветер.

Так что давайте будем доверять самим ученым, не стоять у них над душой, не мордовать их всей этой бумажной, никому, кроме чиновников,  не нужной кутерьмой. Давайте обеспечим их всем необходимым для работы и приличного существования.  Вот тогда только и можно будет небеспочвенно мечтать о собственных нобелевских лауреатах.

Беседовал Сергей ТОРОПКИН, Алматы