Сауле МЕКТЕПБАЕВА: Казахстан должен перестать оставаться страной тюрем

– Думаю, Евгений Александрович, имея собственный опыт отбытия наказания, имеет право на то, чтобы выступать первоисточником информации. Здесь добавить нечего, за исключением того, что тюрьмы не являются эффективным механизмом, где бы то ни было, и то, что данная система не способствует исправлению – факт очевидный. Достаточно сказать, что на сегодняшний момент количество осужденных, имеющих повторную судимость, составляет 19 690 человек, это примерно половина от всех заключенных.

– А если точнее, сколько сейчас всего заключенных? За годы независимости тюремное население  Казахстана выросло или, наоборот, снизилось?

– Тюремное население Казахстана за годы независимости сократилось, но, несмотря на это, до сих пор остается высоким. Если вы помните, в 1998 году Казахстан находился на третьем месте по численности тюремного населения в мире, а сейчас – на 30-м. Численность населения в исправительных учреждениях ни разу не опускалась ниже 40 000 человек. На февраль 2012 года она составляла 44 803 человека. Конечно, если сравнить с 2001 годом, когда численность была в два раза выше – 88 000 человек, то прогресс налицо.

Всего в местах лишения свободы, то есть в исправительных учреждениях и СИЗО сегодня содержатся 51 593 человека, или 318 человек на 100 000 населения. В международной практике вызывающей озабоченность считается цифра, где коэффициент составляет выше 150 человек на 100 000 населения, а у нас, как видите, этот показатель завышен вдвое. И то сюда не входят лица, находящихся в ИВС и других спецучреждениях, которых в других государствах тоже относят к числу заключенных.

– Сколько средств ежегодно расходуется на содержание осужденных?

– А это очень просто посчитать. Умножьте тюремное население на  1250 тенге в день на одного осужденного, итого получится более 23 миллиардов тенге в год. В республиканском бюджете на 2012 год сумма, выделенная для содержания осужденных, подозреваемых и обвиняемых, составляет 29,6 миллиардов тенге, что эквивалентно расходам бюджета на обучение и воспитание одаренных детей, или двухгодичному бюджету программы «Болашак». Это серьезные расходы и я бы сказала, самый сильный аргумент в пользу альтернативных мер наказания, которые в три, а то и в пять раз дешевле, чем содержание осужденного в исправительном учреждении.

– Глава государства уже обращал особое внимание на очевидный кризис действующей системы наказаний. В европейских странах на зону отправляется примерно треть осужденных, остальные получают альтернативные виды наказания, а у нас, выходит, все наоборот.

– Здесь все куда более сложнее. По каким-то странным причинам проблема альтернативных мер наказания уже много лет постоянно упоминается, но не решается. Председатель Конституционного Совета Игорь Иванович Рогов неоднократно акцентировал внимание на этом, сам КУИС регулярно приводит статистику не в пользу альтернатив. Достаточно упомянуть, что всего лишь 28 процентов лиц осуждены к наказаниям, не связанным с лишением свободы, и 72 процента – к лишению свободы, однако все остается по-прежнему.

– Почему судьи весьма осторожно применяют альтернативы?

– Потому что специализированный орган, ответственный за имплементацию таких мер наказания, не назначен. В Концепции правовой политики, принятой в 2009 году, было четко закреплено, что орган, отвечающий за реализацию альтернативных мер наказания, должен получить институциональное развитие. Прошло уже три года, однако никакой новый орган для выполнения этих задач не создан, никакой действующий – не усилен. Каким образом судьи будут назначать альтернативные меры наказания, если знают, что применять их, по сути, некому?

Другой аспект этой проблемы – наличие в уголовном законодательстве различных недоработок, которые препятствуют судьям в выборе альтернатив. Сейчас идет разработка нового Уголовного кодекса. Хочется верить, что все эти недоработки будут устранены, и система наказаний будет переоценена с точки зрения преимущественного применения альтернативных мер наказаний и применения лишения свободы в качестве самой последней меры наказания.

Ну а если говорить в  целом, то альтернативным мерам наказания станут, наверное, уделять внимание тогда, когда на это обратит внимание Президент. Ведь по большому счету, в нашем уголовном законодательстве нормы об альтернативных мерах наказания до сих пор остаются спящими.

Сейчас нужно не просто придать ускорение процессу исполнения Концепции правовой политики, а разработать самостоятельную концепцию или, если хотите, стратегию расширения альтернативных мер наказания, если мы все-таки хотим избавиться от советского наследия тюремной державы. Такая концепция должна охватить не только альтернативные меры наказания, но и меры пресечения, о чем часто незаслуженно забывают.

– Можете привести статистику на этот счет?

– Пожалуйста. За 8 месяцев прошлого года, такие меры пресечения как  поручительство использовалось 68 раз, залог – 24, домашний арест – 106. И это цифры по всему Казахстану. Ну как тут не говорить о том, что эти нормы законодательства пока носят спящий характер. Для сравнения: арест за тот же период был применен в 6603 случаях.

– Сауле Каиргельдыевна,  когда в Казахстане реально начнут отходить от репрессивного, карательного уклона?

– Знаете, в ходе бесконечных дебатов по этому поводу от представителей судебной системы постоянно приходится слышать, что система настолько хороша, что максимально на всех уровнях защищена от ошибок, именно поэтому якобы такой низкий процент оправдательных приговоров. Думаю, мы начнем отходить от репрессивного уклона только тогда, когда преодолеем проблему абсолютной веры в то, что система безошибочна.

– На каком принципе строится у нас реформа гуманизации политики уголовного наказания и пенитенциарной системы в целом?

– Как сказать… Часто складывается впечатление, что гуманизация происходит спонтанно, в зависимости оттого, какому министерству удалось согласовать свой законопроект. Уже несколько лет эксперты в области уголовного права рекомендуют пересмотреть общие начала наказания, и это вполне логично, если мы говорим о системной работе в области гуманизации. Но этого до сих пор не произошло, и современный Уголовный кодекс по многим вопросам более жесткий, чем кодекс КазССР. Позволю напомнить, что сегодня средний срок отбывания наказания в виде лишения свободы в Казахстане составляет 8 лет 5 месяцев. Это очень длительный период. Большие надежды мы связываем с новым Уголовным кодексом, возможно,  в нем эти вопросы будут пересмотрены.

– Разговоры о необходимости кардинального реформирования  системы исполнения наказаний, модернизации системы безопасности тюрем идут давно.   Как сделать это правильно, грамотно, оперативно?

– К сожалению, период, когда происходило много положительных изменений в области реформы системы наказаний, завершился в 2007 году принятием закона об изменении условий УДО. Последняя стратегия развития уголовно-исполнительной системы завершилась в 2009 году. С тех пор не было ни оценки того, как стратегия завершилась, ни, что еще более печально, новой стратегии. Сегодня уголовно-исполнительная система развивается от одного поручения к другому. В этой связи очень интересно было прочитать интервью министра внутренних дел Калмуханбета Касымова на вашем сайте Zakon.kz. По сути, это первое развернутое видение МВД в отношении стратегии развития КУИС.

Министр указывает на то, что режимным сотрудникам повысили заработную плату. Что ж, отрадно, но, чтобы система работала в соответствии с установленными процедурами, все сотрудники без исключения должны получать достойную оплату труда. Сегодня  43 процента сотрудников КУИС – это сотрудники до 30 лет, еще 23  процента – до 35 лет. Вкупе это 66 процентов – большая часть персонала. Отсутствие более взрослых сотрудников объясняется, конечно же, низкой заработной платой.

Теперь сопоставим с возрастным составом заключенных. Около 60 процентов заключенных – от 25 до 40 лет, при этом гораздо больше от 30 до 40. Как видим, сотрудники КУИС моложе, чем спецконтингент.

Отрадно и то, что акцент сделан на добросовестности, хотя, скажу честно, интересно было бы знать, какая новая система оценки персонала внедрена. Касается ли она только режимников, или речь идет обо всем персонале УИС.

Лейтмотивом интервью министра выступает идея наведения порядка в колониях. Безусловно, это важно. В соответствии с международными стандартами тюрьмы должны быть безопасным местом, как для заключенных, так и для персонала. Однако безопасность тюрем сама по себе не стратегия развития. Безопасность не дает ресоциализации, и даже, как бы ни странно это не казалось, не решает вопросы наркопотребления. Поэтому, конечно же, все, что мы ждем сейчас – это новая стратегия развития УИС, в которой, помимо режима, хотелось бы видеть какие-то другие компоненты работы.  Стратегия тюремной реформы должна включать в себя вопросы ресоциализации осужденных, их медицинского обеспечения, план перехода к покамерному содержанию.

– Кстати, по словам господина Касымова, в ближайшие два-три года казахстанские тюрьмы будут приведены в  соответствие с европейскими стандартами. Следует ли это понимать так, что у нас будут построены новые тюрьмы и колонии с камерами на два человека? И вообще началась ли работа в этом направлении?

– Примечательно, что министр подтверждает намерение перейти к покамерному содержанию. Надеемся, что цифры, которые дает г-н Касымов, будут переведены в текст Стратегии развития пенитенциарной системы. В Российской Федерации, например, просчитали затраты на переход к покамерному содержанию, и пришли к выводу, что бюджет этого не осилит. Стоит понять, реализуемо ли это в Казахстане? Если следовать расчетам, которые приводит министр, в 2012 году покамерное содержание будет предоставлено для 3-3,5 тыс. заключенных. Если провести грубый расчет данных, предоставленных в интервью, это порядка 428 000 тенге на одного осужденного, или 2900 долларов США на строительство одного места в покамерном учреждении.

Если реформа будет происходить в том же темпе в течение обозначенных министром пяти лет, то покамерное содержание будет предоставлено для 17 500 заключенных, добавляем имеющиеся 5300 мест, итого 22 800 человек. Это ровно половина содержащихся сегодня в колониях заключенных.   Поэтому для того, чтобы окончательно перейти к покамерному содержанию, такая реформа должна сопровождаться серьезно продуманной гуманизацией, то есть снижением общего числа заключенных.

– В наших колониях периодически происходят бунты, массовые вооруженные побеги, заключенные занимаются членовредительством, совершают самоподжог, взрываются, устраивают публичные голодовки… До того, как забрать себе уголовно-исполнительную систему, МВД упрекало в этом  Минюст, что оно не справилось с возложенными на него задачами и потеряло контроль над криминогенной ситуацией в исправительных учреждениях.  Так ли это было?

– Неудовлетворение условиями содержания – не всегда результат влияния криминогенной ситуации. Почему мы не допускаем, что неудовлетворение может быть результатом, простите за тавтологию, неудовлетворения условиями содержания?

Что касается членовредительства – это очень важный аспект проблемы. Напомню, в 2007 году членовредительство у нас было криминализировано, но Конституционный Совет признал это неконституционным и закон был отменен. Однако в декабре 2009 года в обход Конституционного Совета членовредительство все-таки опять криминализировали. В прошлом году было рассмотрено порядка десяти дел по фактам членовредительства, совсем недавно в Костанае завершился еще один процесс в отношении 14 осужденных по факту членовредительства. Членовредительство – акт свободы выражения своего мнения, и Конституционный Совет признал это, но практика почему-то ведет к обратному.

– В чем, на Ваш взгляд, надо искать причины чрезвычайных происшествий в колониях?

– Причина чрезвычайных происшествий всегда в том, что нарушена система тюремного менеджмента, и для их преодоления необходимы не только повышение заработной платы сотрудникам, пересмотр условий проживания и прочее, но и изменение отношения между персоналом и заключенными. В теории тюремного менеджмента персонал должен помогать заключенному отбыть наказание, ресоциализироваться, а не становиться инструментом наказания.

К сожалению, у нас до сих пор действуют традиции лагерной системы, в которой происходит смешение функций по контролю за отбытием наказания, оперативно-розыскной деятельности и многих других. Оптимальная модель пенитенциарной системы строится на том, что сотрудники тюрем – гражданские лица, и они занимаются работой с осужденными, а вот безопасность по периметру  контролируется службой безопасности, которая может быть в ведомстве любого министерства.

– Как-то один из вице-министров внутренних дел констатировал, что ухудшилась ситуация с перебросом оружия в тюрьмы. Как поставить заслон этому злу?

– Самый дешевый способ обеспечения безопасности и борьбы с перебросами –  более высокие стены. Безопасность – это не всегда дорогие технологии.

– Как в плане безопасности складывается и контролируется ситуация с ВИЧ-инфекцией?

– Если честно, проблема ВИЧ-инфекции и наркопотребления до сих пор не решена. Принято думать, что мы можем остановить поток наркотиков в тюрьмы, но самые серьезные эксперименты в различных частях света подтверждают, что наркотики в тюрьмах неминуемы. В этих условиях следует подумать о мерах по снижению вреда, если мы все еще хотим контролировать ситуацию с ВИЧ-инфекцией. Количество внутриколониальных случаев заражения ВИЧ-инфекцией в 2011 году составило 74 случая, и это только из числа протестированных.

– Прошлой осенью уголовно-исполнительную систему опять вернули в лоно МВД. Что изменилось?

– Международная тюремная реформа PRI не поддержало решение о передаче КУИС в МВД, ибо милитаризация системы – не выход из ситуации. Многие общественные наблюдательные комиссии, существующие в регионах страны, указывают на то, что после перехода чаще стали испытывать проблемы с доступом в колонии. Отказы в доступе нередко оправдывают режимными мероприятиями, и это настораживает. Доступ общественности в пенитенциарные учреждения, общественный контроль – ключевая составляющая эффективной пенитенциарной системы, без него сложно построить превентивную работу в области предотвращения пыток, еще сложнее добиться реализации других прав осужденных.

– Правда ли, что при следственных изоляторах стали создавать камеры пыток?

– Ажиотаж вокруг этой проблемы был серьезный, и он опять-таки результат отсутствия доступа. Был бы обеспечен доступ во все учреждения, можно было бы запросить все общественные наблюдательные комиссии и узнать об этом, но мы этого сделать не можем. Вот только что, перед тем, как дать вам интервью,  у меня была встреча с председателем ОНК Северо-Казахстанской области Евгением Голендухиным и он подтвердил, что уже полгода постоянно получает отказ в доступе в учреждения, за исключением участия в мероприятиях.

Создавать камеры пыток нецелесообразно и не нужно. У нас еще с советских времен сохранились так называемые стаканы – боксы минимального размера, без окон, размером с человеческий рост. Прошлой осенью мы участвовали в мониторинговом визите вместе с Уполномоченным по правам человека в городе Шымкенте, и в СИЗО лицезрели те самые стаканы, которые, по словам сотрудников, не используются, но почему-то они не демонтированы и окрашены свежей белой краской.

– Как Вы думаете, какой должна стать система исправления наказаний после окончания реформы?

– Первое – система должна стать открытой. Как только она станет по-настоящему открытой, общество сможет иметь доступ к информации и оперативно решать проблемы, которые существуют.

Второе – система должна способствовать отбытию наказания, но не усилению криминогенных наклонностей, а значит, система должна давать возможность работать, учиться, переходить в облегченные режимы в зависимости от оценки рисков.

И наконец, после реформы система должна стать малочисленной. Если в соседних странах – Кыргызстане и Таджикистане - возможно иметь тюремный индекс в пределах 150 человек на 100 000 населения, значит, это возможно и у нас. Казахстан должен перестать оставаться страной тюрем.

Торгын НУРСЕИТОВА